Неточные совпадения
Он не мог согласиться с тем, что
десятки людей, в числе которых и брат его, имели право на основании того, что им рассказали сотни приходивших в столицы краснобаев-добровольцев, говорить, что они с
газетами выражают волю и мысль народа, и такую мысль, которая выражается в мщении и убийстве.
— Значит, сейчас позвоним и явится покупатель, нотариус Животовский, спекулянт, держи ухо остро! Но, сначала, Клим Иванович, на какого черта тебе тысячи денег? Не надобно тебе денег, тебе
газета нужна или — книгоиздательство. На
газету — мало
десятков тысяч, надо сотни полторы, две. Предлагаю: давай мне эти двадцать тысяч, и я тебе обещаю через год взогнать их до двухсот. Обещаю, но гарантировать — не могу, нечем. Векселя могу дать, а — чего они стоят?
К десяти часам утра я был уже под сретенской каланчой, в кабинете пристава Ларепланда. Я с ним был хорошо знаком и не раз получал от него сведения для
газет. У него была одна слабость. Бывший кантонист,
десятки лет прослужил в московской полиции, дошел из городовых до участкового, получил чин коллежского асессора и был счастлив, когда его называли капитаном, хотя носил погоны гражданского ведомства.
Деятельность этого нового земства главным образом выразилась в развитии народного образования. В уезде школы открывались
десятками, а в больших селах, как Суслон, были открыты по две школы. Пропагандировал школьное дело Харченко, и ему даже предлагали быть инспектором этих школ, но он отказался.
Газета, типография и библиотека отнимали почти все время, а новых помощников было мало, да и те были преимущественно женщины, как Устенька.
На его красивом, с колоннами доме у Москворецкого моста, рядом с огромной вывеской, украшенной гербом и
десятком медалей с разных выставок, появилась другая вывеска: «Русский курьер» — ежедневная
газета».
Эти строки единственные остались у меня в памяти из
газеты, которая мозолила мне глаза
десятки лет в Москве во всех трактирах, ресторанах, конторах и магазинах. В доме Чебышева, на Большой Бронной, постоянном обиталище малоимущих студентов Московского университета, действительно оказались двое студентов Андреевых, над которыми побалагурили товарищи, и этим все и окончилось.
Он рассказал, что еще в Петербурге «увлекся спервоначалу, просто по дружбе, как верный студент, хотя и не будучи студентом», и, не зная ничего, «ни в чем не повинный», разбрасывал разные бумажки на лестницах, оставлял
десятками у дверей, у звонков, засовывал вместо
газет, в театр проносил, в шляпы совал, в карманы пропускал.
Но людям, видящим, каким образом одна статья в
газете изменяет более положение дел, чем
десятки свиданий монархов и сессий парламентов, всё яснее и яснее становится, что не эти встречи, и свидания, и разговоры в парламентах руководят делами людей, а нечто независимое от всего этого и нигде не сосредоточенное.
— Очень! Плясать научился у казаков — у нас на фабрике два
десятка казаков стоят. Слыхал ты, у нас бунтовать хотели? Как же, в
газетах про нас писали…
На другой же день, взявши
десяток червонцев, отправился он к одному издателю ходячей
газеты, прося великодушной помощи; был принят радушно журналистом, назвавшим его тот же час «почтеннейший», пожавшим ему обе руки, расспросившим подробно об имени, отчестве, месте жительства.
Каждый номер врачебной
газеты содержал в себе сообщение о
десятках новых средств, и так из недели в неделю, из месяца в месяц; это был какой-то громадный, бешеный, бесконечный поток, при взгляде на который разбегались глаза: новые лекарства, новые дозы, новые способы введения их, новые операции, и тут же —
десятки и сотни… загубленных человеческих здоровий и жизней.
— То самое… Может, и отца моего встречали. Он с господами литераторами водился. О нем и корреспонденции бывали в
газетах. Ответил-таки старина за свою правоту. Смутьяном прославили. По седьмому
десятку в ссылку угодил по приговору сельского общества.
Самые вредные люди повешены или сидят по каторгам, крепостям и тюрьмам; другие, менее вредные
десятки тысяч людей, выгнаны из столиц и больших городов и голодные, оборванные бродят по России; явные полицейские хватают, тайные разведывают и следят; все вредные правительству книги и
газеты извлекаются из обращения.